После П. В. Алабина взошел на кафедру учитель здешней гимназии Я. Г. Рождественский и обратился к собранию со следующей речью:

«М[илостивые] Г[оспода].

Из слов, сказанных сейчас почтенным собирателем этого музея, вы, без сомнения, составили себе понятие о той важности, какую может иметь это учреждение в деле образования нашего края.

Позвольте, м[илостивые] г[оспода], также и мне от лица здешней гимназии, которая по мере сил и средств своих старается внушить своим молодым питомцам любовь и уважение к образованию и для которой поэтому должно быть дорого всякое дело, служащее на пользу образования, позвольте и мне сказать здесь несколько слов о том великом значении, какое имеют для общества учреждения, подобные нашему музею.

Еще древние называли человека царем природы, но известно, что этот царь в течение целых тысячелетий оставался, да и доселе там и сам остается рабом своей воображаемой подданной. Одно только может дать человеку право на это высокое звание царя природы – это образование и знание. В стремлении к этому образованию человек пользуется тремя великими орудиями. Первое из этих орудий, присущее человеку на всех степенях его развития, – это живое слово. Словом закрепляет человек связь своего личного разума, своей личной наблюдательности с разумом и наблюдениями своего рода, племени и целого народа. Но это орудие образования – живое слово, как оно ни могуче, во многих случаях оказывается не совсем надежным – слово, переходя из уст в уста, от одного поколения к другому, часто забывается и еще чаще искажается, так что иногда весьма трудно разобрать, что под ним скрывается; из простого правдивого сказания, из верного описания через несколько поколений формируется мало-помалу или фантастическая сказка, или чудовищное суеверие.

В стремлении своем к образованию человеческий разум изобрел другое средство для передачи результатов своей деятельности будущим векам и отдаленным потомкам – это буква – застывшее, так сказать, отвердевшее слово. Великая сила и значение этого орудия звания понятны каждому образованному человеку нашего времени. Но и это могучее орудие во многих случаях не может заменить личного наблюдения, личного опыта, личной поверки, если человек не хочет быть рабом чужих мнений.

Таким образом, наблюдение над явлениями природы, над памятниками быта и деятельности минувших веков и современного нам мира – вот третье орудие образования и знания. Дети любят слушать, юноши любят читать, зрелый муж слышанное и прочитанное старается поверить собственным наблюдением, осязательным опытом. Таким образом, названные нами три великих орудия человеческого образования соответствуют трем возрастам человечества – детскому, юношескому и взрослому. Само собой разумеется, что мы не имели намерения сказать, будто упомянутые нами средства образования употребляются человеком совершенно отдельно, одно без другого. Мы хотели обозначить только преобладающий характер того или другого средства в разные периоды существования человечества. И в самом деле, народы Востока, находящиеся по отношению к развитию на степени детства, как дети любят слушать и слушать – пилигрим и сказочник – самые желанные, самые дорогие лица для жителя Востока. Мы, русские, – я разумею образованный класс, – мы любим читать, но проверять прочитанное, но производить с упорством, с терпением западного европейца исследования, наблюдения и опыты мы не в такой степени любим. Западные европейцы читают, без сомнения, еще более нас, но у них чтение служит только переходом к делу, к поверке, к наблюдению, к опыту.

Впрочем, если мы доселе любили только почитывать и потом поговорить о читанном и тем ограничивались по большей части в своей деятельности, то причина этого была простая – достать книгу по большей части у нас легко, но проверить прочитанное трудно, а для многих и во многих случаях просто невозможно, и трудность заключается в том, что негде поверить, не по чему поверить.

В настоящее время с открытия для пользования публики этого музея и мы, жителя Вятского края, имеем возможность многое вычитанное, многое доселе известное нам только понаслышке проверить собственным наблюдением, увидеть собственными глазами, осязать своими руками. Как ни скромно это учреждение в сравнении с знаменитыми учреждениями подобного рода наших столиц и многих европейских городов, но все-таки оно может служить для нас, так сказать, микроскопом, малым миром, из которого во многих и многих случаях можно вынести несравненно более ясное понятие о великом мире Божием, нежели из чтения одних книг. Всякая книга представляет мир умственный, идеальный, а в идеальном мире человек чувствует себя слишком свободно, слишком самонадеянно и легко может вдаться в праздные мечты и замыслы. Люди, воспитавшиеся на чтении одних книг, часто делались крайними идеалистами и фантазерами. Здесь, в этом реальном мире, все должно действовать отрезвляющим образом на самое пламенное воображение, на самые пылкие чувства. Глядя на металл или минерал, на остов неизвестного животного или на остаток старины, ваши чувства и фантазия поневоле остаются охваченными живым предметом, который неотступно стоит пред вами и дает вам самые точные вопросы: «Узнай кто я или что я? Как я образовался, какие мои свойства и действия?».

Будем надеяться, что настоящее учреждение благотворно действует на наше образование, даст ему твердое, трезвое направление, вызовет во всех нас любовь к точным наблюдениям, к деятельности не фантастической, а живой и плодотворной, как плодотворна деятельность природы, вечно живой и разнообразной, многие дивные создания которой здесь собраны. Будем далее надеяться, что пример здешнего музеума вызовет подражателей и в других местах нашего отечества. И тогда мы можем ожидать, что не станут упрекать наше мышление в отсутствии реализма, наш русский ум в бедности и непроизводительности».

Когда г[осподин] Рождественский кончил свое рассуждение об общественном значении музеев, встал М. С. Мусерский и сказал:

«М[илостивые] Г[оспода].

Являюсь перед вами не глашатаем интересов, какие представляет нам учреждение, ныне открываемое, но человеком, которому хочется сказать за своих родичей спасибо деятелю, потрудившемуся нам, вятчанам, не словом только, но и делом – и не нам одним, но и тому нашему вятскому жаждущему жизни поколению, которое наша плоть и кровь, в котором покоятся наши надежды, согревается наша любовь, светится вера в их грядущие силы на благо и счастье нашей России. Сдается мне, что и человек, положивший свою примерную деятельность в то учреждение, которое послужит развитием сил нашего вятского молодого поколения, был одушевлен мыслью пробудить в этих силах и осуществление надежд их отцов, и любовь к делу гражданского преуспевания, и веру в себя не в силу самонадеянности, но в силу стремления на пользу и благо общее.

Сдается мне, что этот человек, принимаясь за дело образования сейчас открытого учреждения, говорил себе:

Дальний Вятский край – люди сонные!

Грех оставить их коснеть разумом.

Распахнись душа, разрешись язык,

Служи Родине, умный вятский люд.

Сдается мне, что именно эта руководящая мысль вела нашего общественного деятеля к цели, осуществление коей мы видим теперь на деле, и это убеждение не личное. Наша губерния, верно, думала тоже, принося в лице всех сословий пожертвование на дело полезное, наше вятское общество достойно и праведно оценило труды деятеля, пришельца, собравшего в настоящем учреждении все пособия и предметы труда для подражания, принимая его в свою гражданскую семью.

Сдается мне, что и этот редкий деятель, всегда и везде сумеющий вносить зачатки пользы и добра, останется нашим добрым гражданином, унесет о Вятке добрую память и не забудет свой вятский публичный музей, куда положил он свою сердечную мысль, свой достойный подражания труд и свою неустанную редкую деятельность. Если вы, м[илостивые] г[оспода], позволите мне как коренному вятичу сказать еще несколько слов по поводу настоящего собрания, то я обращу эти слова от лица тех моих сородичей, кто сочувствует выраженным выше мыслям, все к тому же деятельному человеку с незатейливым, но сердечным русским словом: «Петр Владимирович Алабин, за учреждение вятского публичного музея примите от нас, вятчан, „русское спасибо”»!

Речью М. С. Мусерского закончился акт открытия вятского музея.

Вятские губернские ведомости. 1866. 28 янв. (№ 8, ч. неофиц.).